С ревизией. Гоголь
С ревизией. Гоголь
…Где-то на краю земли стоит город N, до которого как ни скачи – не доскачешь. Церковь в нем не построена, улицы не чищены, в «богоугодных заведениях» … все «как мухи выздоравливают», от судейских разит водкой, учителя крушат стулья при одном упоминании об Александре Македонском. И, что есть - то есть: в постоянном наличии борзые щенки и охотничьи арапники, наготове вина, закуски, карты, какие-то «бешеные деньги» - и вообще, «барышень много, музыка играет, штандарт скачет». Чувства бурлят, ух как закипают порой чувства! НО одного в нем нет, и в принципе не ждут - РЕВИЗОРА. А зря…
«Гоголь – гений» - звучало на каждой репетиции «Ревизора» в Норильском театре как максима, заклинание, боевой клич… И это неоспоримо. Первооткрыватель мира русского чиновничества в большой литературе, знаток нравов уездного города N, он, кажется, как придуманный им Вий, указал точно на вечный двигатель русской духовной и общественной жизни – СТРАХ. Видел в этом состоянии род болезни, что «прилипчивее чумы и сообщается вмиг», но лечить ее предлагал не громогласным бичеванием общественных пороков, а самоочищением и покаянием каждого отдельного человека. («Всяк должен подумать теперь о себе, именно о своем собственном спасении. Не бежать на корабль из земли своей, спасая свое презренное земное имущество; но спасать себя самого в самом сердце государства. На корабле своей должности, службы… выноситься из омута греха, глядя на Кормщика Небесного… И плохо будет тому, кто об этом не помыслит теперь же. Помутится ум его, омрачатся мысли, и не найдет он угла, куда скрыться от своих страхов» - «Выбранные места из переписки с друзьями», гл. XXIV)
Вот и сценическое пространство нашей комедии «Ревизор» (сценограф Анвар Гумаров, художник по костюмам Наталья Дружкова, художник по свету Тарас Михалевский) - логово СТРАХА: серое, рваное, усыпанное камнями, грубо сколоченное, не очень-то обжитое, непредсказуемо освещенное, очерченное и озвученное, оно напоминает ту самую испытующую опасную ЗОНУ, где копошится прошлое, будоражит отзвуками будущее, вязнет под ногами настоящее и каждый поневоле становится СТАЛКЕРОМ. Ищет, исследует артефакты некой произошедшей или грядущей катастрофы, которая не отпускает душу, томит ее незатухающей тоской… В итоге каждый ищущий встречается таки… с самим собой, открывая в себе наконец первопричину всех мытарств: «Над кем смеетесь? – Над собой смеетесь!».
Из темноты в темноту, от тяжелого сновидения к предсмертной грезе уходят герои этой истории. Визит ревизора с «секретным предписанием» и сегодня способен взбудоражить многих, так что сюжет архитипический и модели поведения со времен Гоголя не очень-то изменились. «Инкогнито» нужно «вычислить», накормить/на-(под-)поить, ублажить чрезвычайным вниманием/почитанием, купить… ну и дальше, как получится (можно в баньку отправить «с продолжением», а можно и на охоту, то ли в качестве охотника, то ли как дичь;))) Только над этой житейской премудростью верх берет авторская усмешка или ирония Всевышнего (то, что режиссер Николай Реутов назвал «божественной комедией»): если за «важную персону» принимают «сосульку, тряпку», то все усилия обращаются в прах, а это неизбежно будет именно так, когда людьми руководит СТРАХ РАЗОБЛАЧЕНИЯ.
Городничего (артист Александр Жуйков) терзают тяжелые сны, на фоне которых «две огромные крысы», что «пришли, понюхали и ушли» - самое невинное. И, видимо, есть отчего, поскольку, несмотря на относительно юный возраст для большого начальника, нравом ох! крутехонек, под горячую руку даже домашним лучше не попадаться, уже и загубленные им души найдутся, и унтер-офицерскую вдову опять же за строптивость высечь велел, да и своя философия греха/произвола созрела вполне. Вроде, кажется, скуп на слова, жена подсказывает, с чего начать диалог с петербургским чиновником, и эту фразу он проносит через всю сцену в гостинице как спасительную мантру… Но в финале, в момент прозрения/отчаяния в нем просыпается такой оратор, на удивление – заслушаешься, да и поверишь каждому слову его! (вот уж где немая сцена?!) Этакий «бонапарт» местного масштаба, готовый, впрочем, в нужный момент перед вышестоящим по чину/званию как-то тихонько, но убежденно присесть/прогнуться, преобразившись мигом… в верного коня для царственного всадника… «Куда ты скачешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта?»
Его команда, неспешной, иронической гусеницей следующая за начальником, в сущности разномастна и разношерстна, впрочем, и едина по необходимости самозащиты. В ней первый, кажется, - судья Ляпкин-Тяпкин (артист Николай Каверин). По-своему обаятелен, заядлый охотник, доморощенный философ, что-то и почитывающий, даже гоголевские «Выбранные места из переписки с друзьями» более-менее кстати цитирующий, да вот еще - ходок (и у помещика Бобчинского все детки, даже девочка «вылитый судья», и у жены Городничего с ним «отношения»). Добродушный вроде бы человек, но… последний его подарочек начальнику в финале спектакля («не борзой щенок, лучше…»!!!) настолько ядовит, что становится ясно – зловещая эта фигура тихой/скрытой убежденностью всего сотворенного. Попечитель богоугодных заведений Земляника (артист Евгений Нестеров) – деятель практический и личность выдающаяся особой мягкостью своего обхождения. У него хватает хитрости, изворотливости и подлости, несмотря на вроде как доверительные отношения с коллегами по грабежу, заложить каждого из чиновников города приезжему «проверяющему» чуть ли не в их присутствии (сцены взяток, написанные Гоголем одна за другой, превращены режиссером в общий спонтанный полилог). Но притом болезненно самолюбив: уж как ни коверкал Хлестаков его фамилию – и «Голубика» говорил, и «Ежевика», и «Смородина», таки уперся/спорил с вышестоящим, настаивал на том, что он Земляника, за что и заплатил. В отличие от него, смотритель училищ Хлопов (артист Павел Авдеев) боится начальства до самозабвения, послушен до нервной дрожи. Невольно задумаешься, а почему? И ведь как странно: ему вроде бы доступны обычные человеческие переживания, он с такой искренней болью рассказывает о жене, попавшей в больницу. «У меня есть жена, она моя, я ее люблю». Логично!... Но потом становится известно, что и к дочке Городничего он тоже неравнодушен, а она с ужасом вспоминает «его больнючие пальцы»... Скажете, «запоздалые подростковые фантазии» у девушки? может быть! Но и такие пугливые начитанные монстры тоже вполне реальны. Пожалуй, почтмейстер Шпекин (артист Степан Мамойкин) в этой компании – самая светлая личность, правда, не женат, что свидетельствует скорее против него, и прав Хлестаков, «пьет, подлец, горькую, как наш департаментский сторож Михеев», но в остальном – романтик и даже поэт, особенно когда вскрывает чужие письма и находит там живейшие, полные чувств описания. Читательским восторгом своим всегда рад поделиться с другими… Особая статья – «городской помещик» Петр Иванович Бобчинский (артист Роман Лесик), экзальтированный спутник Городничего, следующий за ним «колесиком» там и сям, а также нежнейший друг его жены, докладывающий обо всех новостях. Этот старший родственник чеховского Епиходова (которого в нашем театре тоже, по счастью, играл Роман Лесик более десятка лет назад) первым «распознал» в Хлестакове ревизора, и все почему-то ему поверили, а он, присмотревшись поближе к «столичной штучке», увидел в нем нечто большее даже, повторяя из сцены в сцену свой окончательный загадочный вывод – Асмодей!!! Несведущие, кто/что это, - пусть обращаются к Википедии;))) Особенно уморителен его диалог с Анной Андреевной (актриса Варвара Бабаянц) – драматически насыщенная клоунада, нервная, тонкая сцена со всевозможными гэгами (поиском письма, манипуляциями с париком и пр.) неизменно вызывает яркие впечатления и реакции зрительного зала. И как ни вспомнить пронзительный почти лирический эпизод, когда коленопреклоненный Петр Иванович просит у Хлестакова рассказать всем сановникам столичным и даже Государю о том, что живет, мол, такой Бобчинский…- вековечная мечта русского провинциала и «маленького человека» никуда не исчезла, просто сейчас приняла несколько другие, более актуальные формы!
В этой сугубо мужественной комедии у немногочисленных женских образов – особая роль. Они – средоточие светской жизни, «устроительницы всех и всяческих торжеств» и одновременно хранительницы сокровенных тайн, что дарит немалую власть. Этим умело пользуется жена Городничего (актриса Варвара Бабаянц), кажется даже, привыкшая руководить, и не только молодым мужем, но всеми, кто попадает в поле влияния. Вот и «ревизора» уже почти прибравшая к рукам, она убеждена, что все ей «завидуют». Возможно, это и так, но вот с кем ей не справиться никак, так это с подрастающей дочерью Марьей Антоновной (актриса Анастасия Черкасова), там характер еще властнее, оценки, реакции еще суровее… Этот максимализм юности проявляется, например, в одном характерном жесте: дважды в общении с Хлестаковым Мария Антоновна протягивает ему руку вроде как для поцелуя, и от раза к разу эта ее рука, настолько прямая, несгибаемая, все более становится непреодолимым препятствием для «сокращения дистанции». Удивительно, как преобразилась в нашем спектакле унтер-офицерская вдова (актриса Инесса Талашкевич): избранная собранием почетных горожан (в том числе купцами) для тайных переговоров с ревизором и жалоб на Городничего, для «вручения взятки должностному лицу при исполнении», это совсем не та простая женщина, сказавшая пару фраз Хлестакову о том, что ее высекли по ошибке и хорошо бы, чтоб заплатили отступного. Тонкая, нервная, интеллигентная, она совсем не умеет просить и давать взятку, но вынуждена это делать под страхом расправы, думая о судьбе своих детей, – это трагический эпизод, резким диссонансом вторгшийся в комедийный сюжет, предвозвестник еще больших трагедий. Так обнаруживает себя реальность.
Не менее трагическая фигура в нашем спектакле – Иван Александрович Хлестаков (артист Александр Носырев), его трудно назвать «пустейшим», «приглуповатым» или «без царя в голове» (как это указано Автором в «Замечаниях для господ актеров»), это, безусловно, персонаж светский, легкий, увлекающийся, но существование его насыщено своими драмами и катастрофами, жизнь он осмысливает, безусловно, как поэт и артист талантливый, оттого, оказавшись в круговерти общей путаницы, с таким увлечением подхватывает и ведет тему «важной государственной персоны», отправившейся инкогнито осматривать провинцию… Полет его фантазии проходит точно над просторами русской литературы, классической и современной, обнаруживая знание других произведений Н.В. Гоголя, а также А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского или же О.Э. Мандельштама и прочая, прочая… А на землю грешную возвращает его оклик слуги Осипа (артист Сергей Даданов), что и хорошо…
К концу спектакля сцена преображается так, что, кажется, меняется оптика наблюдения за всем и вся: маленькие лампочки превращаются в одну огромную-преогромную, а человек на сцене похож на какую-то букашку или же бабочку, помещенную для сохранности в спичечный коробок. Так, может быть, само Провидение рассматривает каждого заигравшегося в свой «мелкоскоп», решая, что с ним делать дальше…;)))
