Горе от ума

 

 

 

 

 

 

 

 

 «Карету мне! Карету!» –звучало со сцены Норильского драматического театра. Местная публика смогла оценить современную постановку режиссера Владимира Золотаря пьесы Александра Грибоедова «Горе от ума». Мнения норильчан о премьере разделились. Одни были в восторге от спектакля и его актуальности. Другие вышли из зала в легком недоумении. Новый спектакль никого не оставил равнодушным.

Постановка идет почти три часа с антрактом, но возможности заскучать нет ни малейшей. Для Владимира Золотаря это первый визит в Норильск, и первый раз на сцене Заполярного театра драмы играют «Горе от ума» Александра Грибоедова.

Классика и современность

– Про современность классического сюжета говорить всегда сложно, – рассказывает Владимир Золотарь. – С момента написания произведения прошло довольно много времени. Мы не называем то или иное произведение классикой из-за того, что ему много лет, – в эту категорию оно попадает благодаря своей актуальности, которая сохраняется на все времена. В русской драматургии не так уж много вечных сюжетов, гораздо больше их в большой прозе. «Горе от ума» можно назвать универсальным мифом в русской драматургии, как шекспировского «Гамлета» – в английской. Чацкий, как и Гамлет, – это история… не очень люблю это школьное клише: история лишнего человека. Она всегда существует, к сожалению или к счастью, в любом обществе и в любое время. Меняются профессии, персонажи, социальные статусы, какие-то нюансы, а основные схемы, на которых строится история пьесы, остаются. Я не знаю, что должно произойти с социумом,чтобы вдруг сюжет «Горя от ума» умер и потерял актуальность. 

Я начинаю сходить с ума,когда меня спрашивают: «А это будет классическая постановка?» Во-первых, спектакль не может быть классическим. Он умирает раньше, чем появляется этот ярлык – «классика». Если речь идет о традиционном прочтении, то во времена шекспировского театра артисты – неважно, играли они греческое произведение или какое-то иное, – выходили на сцену в современных для того времени английских костюмах, и действие разворачивалось при свете факелов. Если следовать такой логике, то актеров, играющих в «Горе от ума», мы должны нарядить в современный для того времени русский костюм. А вот отсылки к конкретным временам, например во фразе: «В тринадцатом году мы отличились с братом…», подсказывают нам, что речь идет о войне с Наполеоном, но при этом они не меняют общего смысла и посыла комедии. Грибоедов пишет про проблемы современного ему общества. 

Театр должен говорить про сегодняшнего человека, и подробный рассказ про упадок русской аристократии первой четверти XIX века будет неинтересен зрителю. Тогда как сохранение авторского текста и его динамики просто необходимо. «Горе от ума» – поэтическое произведение, и поэтому мы не стали его препарировать и заниматься прямым переносом в современность. Артисты на театральной сцене пытаются показать, кем могут быть маски того времени сейчас и какая она – современная светская тусовка. При этом у меня не было задачи актуализации пьесы. Такой перенос в современность нужен при более жизнеподобной драматургии, эта не такая. Грибоедовская драматургия про жизнь, но она не жизнеподобная, мы в повседневности в стихах не разговариваем, очень редко используем метафоры и не говорим такого объема монологи.

Современность постановке придают декорации, созданные художником-постановщиком Фемистоклом Атмадзасом. Псевдомедвежьи шкуры, светящиеся буквы, как некий акцент и предмет мебели. Они привлекают внимание зрителя, и только во второй части из них складывается английское слово famous, которое переводится на русский как «известный», «знаменитый», «популярный».

– В обычной жизни мы не можем жить в странных лофтах со шкурами и светящимися буквами, – поясняет Владимир Золотарь.  – Это некая фотосессия, витрина, что угодно. Кульминация пьесы – бал у Фамусова, витринная вечеринка. Жизнь современных людей теперь все время на виду, поэтому у нас в постановке есть отсылки к реалити-шоу. Мы как бы тут живем, но за нами все время смотрят, и везде какие-то осветительные приборы. Изначально предполагалось, что на сцене будет стоять пустое кресло режиссера, но мы не стали этого делать, и так достаточно эффекта публичности. В условной светской жизни мы все на виду, каждый шаг летит в сторис. Такая жизнь, не в ругательном смысле слова, фальшива. Наша жизнь в сторис не равняется нашей жизни, когда мы на кухне за стаканом коньяка. Каждый из нас в сторис играет какую-то роль… И в эту жизнь попадает парень, который давно в ней не был, уже забывший ее особенности и еще не знающий ее сегодняшних порядков. Вот это ключевая история.

Служить бы рад…

– Реплика Чацкого: «Служить бы рад, прислуживаться тошно» – главное, а дальше уже вопрос, угадали мы или нет, кому сегодня прислуживаться тошно и кто может это сказать, – продолжает Владимир Золотарь. – У Грибоедова в пьесе все проще. Люди, которые могли так сказать, – это определенный узкий круг образованной молодежи из дворян. Сейчас этот круг больше, и в него могут входить хипстеры, оппозиционные политики, те, кто из-за своих политических взглядов уехал за границу, те, кто попал в очередную новую волну кухонной диссиденции, и прочие. Это огромный слой очень разных людей с разным уровнем образования, с разным бэкграундом – профессиональным, личностным, человеческим, жизненным и так далее. Но! При этом нельзя убирать из пьесы еще одну важную вещь – странную, сложную и по-своему нелепую любовную историю, в которой нам также приходится разбираться с учетом нашего сегодняшнего житейского опыта.

Жизненно и 200 лет спустя

Александр Герасимчев о своем герое Александре Чацком говорит, что он человек, который идет один против всех, у него свои принципы, и жить он старается, не изменяя себе. Он не хочет быть как все. Такие люди были во все времена. Они выделяются из толпы и пытаются менять окружающий мир, сделать что-то новое и чего-то добиться, и у них это получается. Другое дело, что это трудно – идти против всех и против системы. Кто-то справляется с этим, а кто-то ломается.

– Когда мы разбирали пьесу, то поняли, что эти монологи актуальны и сегодня, – говорит Александр Герасимчев. – Они откликаются в душе. Пьеса написана больше двухсот лет назад, но слова, которые Чацкий говорит в одном из своих монологов: «Не тот ли вы, к кому меня еще с пелен для замыслов каких-то непонятных дитей возили на поклон?» – актуальны и сейчас. Взрослые невольно учат детей водить полезные знакомства. А чего стоит монолог Чацкого, в котором он спрашивает: «А судьи кто?» – и продолжает: «Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве, великолепные соорудя палаты…» После написания пьесы мало что поменялось. Я до недавнего времени тоже был в розовых очках, но жизнь избавила меня от них. Очень современно звучат другие слова Чацкого: «Воскреснем ли когда от чужевластья мод? Чтоб умный, бодрый наш народ хотя по языку нас не считал за немцев…» 

В свое время Грибоедов словами своего героя говорил о странной тяге русских ко всему заграничному. Мы всё в нашей жизни пытаемся переиначить на европейский манер и от этого теряем частичку своей самобытности и здравомыслия. Простой жизненный пример: норильская молодежь, идущая по улицам города в мороз с голыми щиколотками. В Европе это смотрится нормально, там другой климат. А в Норильске выглядит нелепо, но почему-то стало модно. Зачем перенимать нелепости? Нам надо учиться жить своим умом, ценить свои традиции, создавать свою моду.